Ирина Матиос: Только любовь делает нас необыкновенными

Любой интервьюер мечтает первым взять интервью у человека, чье имя на слуху. Жена главного военного прокурора Украины Ирина Барах (Матиос), в принципе, не собиралась его давать. 

Но так случилось, что журналисты начали говорить о ней слишком часто. И, как это обычно бывает, мифов было гораздо больше, чем реальности. Тут я и подоспела со своим звонком. Договорились встретиться – просто посмотреть друг на друга, но через десять минут начали писать интервью. Так бывает: люди «складываются». Как конструктор «Лего».

…Понятно, что штампы в нашей голове живут отдельной жизнью: помня, что Ирина занимается аграрным бизнесом, я ожидала увидеть крупную «женщину в костюме». Она оказалась миниатюрной, с «неаграрным лицом» и очень смешливой.

«ДОНБАСС ДОВЕЛИ ДО ПОЛНОЙ НИЩЕТЫ»

– Ирина, обнародование вашей семейной декларации вызвало шквал возмущения: дескать, у еще одного прокурора оказалась «богатая жена». На самом деле в Херсоне вы были известны как один из самых крутых бизнесменов задолго до знакомства с Матиосом. А как случилось, что выпускница иняза вдруг начала заниматься аграрным бизнесом, экспедированием и другими неженскими вещами?

– Ну, это длинная история. У меня папа директором совхоза был… Сначала в Херсонской области, потом в Донецкой, а потом опять вернулся в Херсонскую. То есть в школу я пошла в Краматорске, а окончила ее в Горловке.

– Что в те годы представляла из себя Горловка?

– Что бы вы понимали: из Донбасса за 25 лет независимости после распада Союза олигархи, которым отдали Донецкую область на откуп, высосали все. Они стали сказочно богатыми людьми, эксплуатируя недры, бюджет и трудовые ресурсы. Народу независимость ничего не дала, кроме нищеты, бедности и разрухи. И если в центре и на западе Украины что-то созидалось, то там ничего не происходило. Когда мама была жива, она часто ездила туда и рассказывала о своих впечатлениях. Вы даже не представляете, что там происходило еще до всех этих событий. Там была полная нищета! В магазинах ничего дороже сыра за 12 гривен не было. Народ сделали нищим.

И плюс к этому – абсолютное бесправие людей. Скопление пролетариата, которому нечего терять, кроме своих цепей, ежедневно идет в шахту за копейки вместо достойной зарплаты и уважения к их труду, к которому они привыкли, – вот и вся жизнь…

Много лет позже ко мне в Херсон как-то приехал брат из Донецка. Мы строили причал на элеваторе. У нас суббота-воскресение – мы оплачиваем переработку, выходные дни в двойном размере. «А что это у вас здесь такое? – спрашивает брат. – Коммунизм?» У нас уже работали законы. В Донбассе этого не было. У них люди стали рабами, многих друзей из-за этого потеряла. Потому что люди стыдились своего положения, не хотели общаться. У меня была, например, приятельница, у нее муж был бригадир-проходчик. Это были обеспеченные, интеллигентные люди. Они много читали, ходили в театры, путешествовали, а превратились в нищих. Этот регион превратился в регион нищих людей.

– А вы в Донбассе до какого года были?

– Я уехала в 1980-м. В год Олимпиады. Мне было 23 года.

– Это были самые золотые годочки… Потом там начались бандитизм, шахты, трупы в терриконах…

– Знаете, я ведь о другой карьере для себя мечтала: хотела поступать в Московский историко-архивный институт. Еще в детстве очень любила историю. Прочитала, что в каком-то архиве нашли автограф Пушкина. Я подумала: вот бардак там какой – очевидно, до сих пор такие находки возможны. И если там порыться – можно много чего найти (смеется). Я жаждала навести порядок в отрасли.

Мама же хотела, чтобы я поступала в медицинский. Тем более школу я окончила с золотой медалью. В общем, отнесли мы поначалу документы в медицинский. Но тут мне повезло: мама уехала отдыхать, и в один из дней, набравши побольше воздуху, я сказала папе: «Пап, я не буду врачом, не хочу».

Как ни странно, он не стал меня уговаривать: «На тебе машину, езжай забирать документы».

Подала документы в горловский иняз. Без особой надежды, ведь совсем не готовилась. Но наш ректор считал, что человек, который окончил школу с золотой медалью, имеет право учиться. Так что практически все медалисты были приняты. Хотела перевестись на 3-м курсе в Ленинград, но оказалось, по уровню это несовместимые вузы. Не случилось.

Теперь уверена: лучше сделать и жалеть о сделанном, чем не сделать и жалеть о несделанном.

– Жалеете сейчас?

– Иначе жизнь сложилась бы. Жалею только из любопытства. А так – нет. Мне всегда кажется, что мне недостаточно образования. То есть я его недополучила. Несмотря на то что в инязе я была звездой, окончила институт с красным дипломом… Когда решилась перевестись в Ленинград, ректор вызвал меня к себе: «Ира, я тебя отпущу, конечно, но ты же понимаешь, ты у нас звезда. А там ты звездой можешь и не стать…»

«И ТУТ Я ПОНЯЛА, ЧТО НЕ ХОЧУ БЫТЬ ВИНТИКОМ-БОЛТИКОМ В ИХ МИРЕ»

– А мальчики, замужество? В те годы ведь рано все замуж выскакивали…

– Нет, я же вообще феминистка. Всегда на себя рассчитывала, всегда хотела быть самостоятельной. У меня даже афоризм собственного производства всегда был: «Мужчину ограничивают возможности, а женщину – только желания!» Уверена, женщина может добиться всего, чего хочет, если есть желание. И мужчина для меня никогда не был средством. Думаю, вы понимаете, о чем я говорю.

Хотя я достаточно рано вышла замуж – в 23 года. Вскоре погиб мой брат в Афганистане. Так что повзрослела я рано…

– Брат был младше? Как же вы его туда отпустили?

– Брат был младше. Он был офицером советской армии, считал, что выполнял долг. Говорил: если там гибнут дети – я должен идти туда. Он сам написал заявление. Погиб в 1984 году, в самый разгар событий, не пробыл там и года. Когда уходил, его жена была на четвертом месяце беременности, он знал, что она ждет ребенка…Погиб, когда шел с ротой разведки, уже знал, что у него родился сын.

(После паузы.) Знаете, я знала, что его не увижу, когда он шел по взлетной полосе к самолету в Херсонском аэропорту, хотя я абсолютно несуеверная… И я до сих пор не смирилась с его гибелью, но это был его был осознанный выбор… Я очень люблю это слово – «осознанно» Он окончил Донецкое военно-политическое училище, очень хотел быть военным, был красивым мужчиной метр девяносто ростом – и прожил всего 23 года…

– Это поменяло ваш взгляд на государство?

– Это случилось раньше. Как-то во время работы в комитете комсомола в Горловке я, будучи в Херсоне, попала на майские праздники в больницу с тяжелым диагнозом. Через неделю в Горловке меня встретила ректор на пороге института и сказала мне: «Ира, ты сорвала первомайскую демонстрацию и очень нас подвела!» И тут я поняла, что не хочу больше никаких демонстраций, заседаний, политинформаций, не хочу быть винтиком и болтиком в их мире… Уволилась и уехала в Херсон.

В первой половине 1980-х пришла на работу в «Союзвнештранс». При существовавшей в Советском Союзе монополии внешней торговли «Союзвнештранс» обслуживал все внешнеторговые предприятия: «Агрохимэкспорт», «Машиноэкспорт», еще какой-то экспорт. Херсонское отделение «Союзвнештранса» было экспедитором грузов, которые грузились и выгружались в херсонских портах.

Вначале у меня было ощущение, что я – поезд, который остановили на полном ходу. Объемы работы были ничтожно малы по сравнению с теми, которые у меня были раньше. При моей энергии я делала все за час-два. Поэтому… (смеется). Если бы вы знали, как за четыре года я научилась красиво вязать на спицах, – мои изделия можно было на выставке показывать! Потом я научилась в парке сидеть часами и читать книги…

Но погиб брат – и моя жизнь изменилась. Было ощущение, что я заняла мужское место в жизни. И вообще, жизнь ведь – это не только период от рождения до ухода, то есть это не только время, отпущенное каждому. Это еще и сам человек в этом временном пространстве, его способность расти и меняться. Некоторые люди и одну жизнь не проживают – каким родился, таким и уходит. А другие могут и пять разных жизней прожить, так меняется их жизнь, и они вместе с ней.

Моя жизнь менялась несколько раз – кардинально, резко.

– А что ваш муж, он уже появился? Почему вы о нем ничего не говорите?

– Мой первый муж – вы не поверите – тоже был прокурором. Он был интересным и умным человеком, но его поломала система. Это, кстати, дало основание некоторым журналистам с богатой фантазией писать, что я с самого начала стремилась быть серым кардиналом при генеральном прокуроре. Что я давно задумала сделать своего мужа генеральным прокурором… неважно, какого… (смеется). Ну, как вам?

– Э-э-э… Даже не знаю… Сильно закручено

– Вот и я говорю: сильно. Дескать, там, в Херсоне, я за это время наделала депутатов, показала себя как олигарх местного разлива – и вот такая крутая появилась в Киеве с какими-то непростыми задачами.

Мой первый муж был из очень простой семьи, работал водителем в совхозе, в котором мой отец был директором, а я была такой вот панночкой, которую он подвозил в институт. Но он в меня влюбился и спросил: а можем мы встречаться? На что я ответила: мы можем, конечно, встречаться, но у нас нет общего будущего, мы с тобой разные люди, я учусь в вузе, а ты водитель – у нас разные интересы. И он поступил в Харьковский юридический институт, чтобы доказать мне, что все в мире возможно, если любишь.

Мои мужчины все время мне что-то доказывали…

– И это хорошо.

– Это хорошо… И Матиос, кстати, тоже.

– Ира, а вы в них влюбляетесь или нет?

– Мой первый муж меня очень любил, а я ответила на его чувство. В Матиоса – да, я влюбилась. И когда меня спрашивают, что интересней: любить или быть любимой – я отвечаю: любить самой интересней в сто раз.

«МОЯ САМАЯ БЛИЗКАЯ ПОДРУГА – МАТИОС»

– Моему первому мужу было со мной непросто. Когда погиб брат, отец вскоре сел в тюрьму фактически по оговору – за то, что дал взятку в 2 000 рублей в министерстве за какие-то фонды для совхоза. Взятка, кстати, была согласована в горкоме. Но это были андроповские времена. Ему посоветовали явку с повинной, но потом все же дали восемь лет.

Моему первому мужу предложили развестись со мной, чтобы продолжать карьеру, но он сказал, что никогда этого не сделает. И я всегда это очень ценила. Папа просидел в тюрьме четыре года, но тюрьма его сломила, и он больше не вернулся на работу. Почти сразу погиб брат.

– А мама?

– Мама – удивительный человек. Знаете, бывают иногда такие люди – ангелы. Вот она была ангелом. Я расскажу вам сейчас историю о маме. К нам в дом была вхожа женщина, которая – открываешь утром глаза – и она здесь. В нашей семье было трое детей, мама всегда хотела, чтобы у нас все было. Всегда много работала, держала домашнее хозяйство – кур, уток, свиней, чтобы были у нас дополнительные деньги. У директора совхоза в те времена даже машины не было. Когда отец приехал в Херсон на работу, ему сказали: «Вася, что ты хочешь?» – «Выделите мне машину» – «Нет, машины тебе не положено, мы тебе дадим грамоту от обкома партии». Такие вот были тогда времена.

Так вот, эта женщина, близкая к семье, оговорила маму: рассказала в селе, когда отца судили, что помогала ей ночью в банку складывать золото. Это было просто немыслимо, и мама не могла понять, почему она такое сказала. Для мамы всегда было важно общественное мнение. От позора и горя в связи с гибелью сына уходит работать на конвейер в подземную галерею домостроительного комбината. Чтобы не общаться с людьми…

И вот проходит много лет, эта женщина заболевает и теряет разум, она не узнает никого, находится в доме престарелых. Дочь привозит ее к нам домой, и моя мама моет ее в горячей ванне, кормит, разговаривает с ней… Может быть, она надеялась, что предавшая ее женщина объяснит, почему она это сделала, или попросит прощения.

– Она ее простила.

– Да, она ей это простила… без всяких условий.

Мой первый муж в самые трудные времена шутил: главное в жизни – сделать правильный выбор, поэтому я женился на тебе. Был человеком с большим чувством юмора. Но знаете, как это в жизни бывает: я начала заниматься бизнесом, он болезненно относится к моему успеху. Постепенно жизнь нас развела. Хотя и после развода мы остались в очень хороших отношениях.

С Анатолием Матиосом мы познакомились 12 лет назад. У меня с самого начала было впечатление, что он – это моя часть. Для нас обоих решение быть вместе оказалось непростым, и возникло оно не сразу. Я считаю, что, если есть хоть малейший шанс сохранить семью, ты ее должен сохранить. Тем более что у него были дети.

 (В это время звонит муж. Ирина переходит на украинский: «Поки що трохи зайнята. Звільнюся, відразу наберу».)

…Мой первый муж через некоторое время после того, как мы расстались, сказал мне: спасибо, ты была права. Расстались буквально за три месяца. Когда я поняла, что испытываю чувства к другому и не могу лгать человеку, которого я уважаю. Я отправила его отдыхать и сказала, что мы разводимся. Он уехал на месяц в санаторий, я за это время купила квартиру, отремонтировала, положила ему деньги на депозит. Все – я решила и развелась. Мы сохранили теплые человеческие отношения, и когда у него случился инсульт, я сама им занималась. Когда он умер – для меня это была драма, потому что он на меня надеялся, а я его не спасла. (Пауза). Уже после его смерти я с изумлением узнала, что он составил на меня завещание. Я все равно чувствовала от него поддержку – всегда. Я знала, что меня любят. То, что он четыре года просидел возле тюрьмы, в которой отбывал срок мой отец, я не забуду никогда. Очевидно, он любил больше, чем я его. Или, может быть, я еще не созрела для любви, когда его встретила.

Знаете, я уверена, что только любовь делает нас необыкновенными.

– Ирина, ваш бизнес начался в конце 1990-х. Скажите, с чего он начался?

– С того, что я знала: с экспедирования внешнеторговых грузов. Я работала в системе внешней торговли и, когда в 1990-х вышли на рынок новые игроки, спросила себя: почему бы не попробовать. У людей, получивших доступ к материальным ресурсам, не было знаний. Им нужен был кто-то, чтобы обслуживать бизнес. Они даже контракты не умели составлять: договорились о продаже, металл купили за сколько-то, продали, а реально сделать документы, оформить – не умели. Они приходили к нам – мы этим занимались.

Сначала работала в государственной организации, обслуживала этот поток. Потом прошло года три, наверное, и те, которые еще вчера не знали ничего – уже приехали на «мерседесах». А в качестве благодарности предлагали мне косметику, которая мне была совершенно не нужна. Я никогда изначально не ставлю вопрос: что я буду иметь? Потом меня начали приглашать работать компании, которым были нужны такие люди, как я, имеющие опыт работы с экспортом. Я сказала, что не пойду работать только партнером. Выбрала экспедиторскую компанию в Херсоне, там моими партнерами стали два херсонских бизнесмена – бывшие комсомольцы. Пришла к ним без денег, но с опытом и знаниями, и еще с «грузопотоком» своих клиентов из «Союзвнештранса». Один «Агрохимэкспорт» чего стоил! Около одного миллиона тонн удобрений! Я была у них действующим партнером.

Потом была компания американская – вернее, совместное предприятие, которое экспедировало зерновые и масличные грузы – тоже до одного миллиона тонн в год – мы уже ближе к сельскому хозяйству, правда? Бизнес развивался постепенно, нестремительно, формировались коллективы. Я всегда очень ценила людей, которые шли со мной рядом. Всегда искала людей сильнее меня профессиональней – поэтому, как мне кажется, я достигла успеха.

В бизнесе успех – это деньги, прибыль. В этом смысле мой бизнес успешен. Об этом и говорит моя декларация (смеется). Она не первая – та, о которой вы упомянули вначале – я их заполняю регулярно, просто впервые она стала публичной. А прибыльным мой бизнес был всегда. И мне не стыдно за свои доходы.

Я долго и упорно работала, чтобы прийти к успеху.

– А у вас были близкие подруги в эти годы?

– Когда-то были, наверное. Но с Матиосом я всех подруг растеряла, у меня начался новый этап в жизни (смеется).

На сегодня моя самая близкая подруга – это Матиос. И он – Мужчина.

– Я вас уверяю, это лучший вариант.

– Это правда. Когда мы встретились с Анатолием, я была состоявшимся бизнесменом, который уже определил бизнес-структуру, создал группу управляющих, и могла так тяжело, как раньше, не работать. Достаточно сказать, что к этому времени я создала пять успешных предприятий: одно занималось производством сельхозпродукции; два – ее подработкой и хранением, дальнейшей отгрузкой, в том числе на экспорт; одна – экспедиторская компания; еще одна – трейдинговая.

– Вы довольно долго не жили вместе, а только встречались. А ведь это совершенно разные истории.

– Конечно. Ну и потом эти сопутствующие обстоятельства… (Смеется.) Я Матиосу всегда говорила, что наш союз всегда будет вызывать интерес. У меня есть деньги и я старше. Я говорила ему: «Толя, если бы ты полюбил женщину бедную, нищую, старше тебя, сказали бы: какой благородный поступок, это любовь! Если бы случилось так, что это была молодая девочка, все подумали бы: это тоже понятная история, это типично. Но старше и богатая – это… Для мужчины – тупик».

Уважаю его, что он смог найти в себе силы преодолеть мужские фобии.

– А для него важно, что говорят люди?

– Да, но сейчас меньше. Особенно там, в их селе… Да, ему важно, что говорят. Но он вырос сильно, особенно за эти два года – когда его бьют, он собирается. Чем больше бьют – тем сильнее становится.

«Живи по совести и делай все, что хочешь!» (цитирует М. Жванецкого).

– Вы разные?

– Очень разные! Я – Близнец, он – Водолей. Я – человек, апеллирующий к разуму, он – художественная натура. Но мы две половины одного целого. Он тоже много читает.

– Ревность?

– У меня или у него?

– И у вас, и у него?

– Я вообще неревнивый человек, я живу разумом.

Матиос меня впервые привел исповедоваться, сказал, что так надо. Он религиозен, для него важна форма. К счастью, мне попался думающий священник, не догматик, он сам окончил факультет психологии. Я ему задала некоторые вопросы и поняла кое-что для себя.

Меня всегда волновала эта заповедь: если тебя ударили по левой щеке – подставь правую. Меня всегда это удивляло: зачем они это говорят? Почему надо подставлять вторую щеку? Сейчас мне приходит новое объяснение Библии: это как аллегорическое произведение, это образы, не исторический трактат. Тут речь идет о терпимости, то есть я способна понять этого человека. Если я смогу понять, то, наверное, и прощу, и забуду. Это к вопросу о ревности.

– Его каким-то образом волнует то, что у вас больше денег, чем у него?

– Очень волновало поначалу. Сейчас уже проще, потому что у нас семья, а в семье не принято считать, чьи деньги.

Вот свекровь меня спрашивает: а чьи это деньги? Я говорю: «Павлина Васильевна, у вас с Василием Онуфриевичем были деньги. Вот вы считали, чьи они – его или ваши? Вот у нас тоже, мы не считаем».

Вначале было сложно: если куда-то ехали отдыхать, он говорил, что не может себе позволить такой отдых. А когда нас встречали в аэропорту с табличкой «Миссис Барах», я думала, он полетит обратно (смеется). Но это происходило только потому, что заказом тура занималась моя секретарша и называла мою фамилию. Он говорил, что он мужчина и так не может быть.

Сейчас он соглашается с моим тезисом, что нет разницы между мужчинами и женщинами – и там, и там люди (смеется).

– Теперь у вас началась другая жизнь, с другим мужчиной, в городе, где вы никого не знаете. Как вы представляете свое будущее?

– Здесь? Не знаю. Мне не впервой начинать сначала. И мне всегда это интересно. Я люблю новых людей

Знаю одно: мы будем жить с Матиосом долго и счастливо.

– Вы себя чувствуете счастливым человеком?

– Больше да, чем нет.

– Для женщины личная история важнее, чем все остальное.

– Наверное, да. Но я не смогла бы посвятить себя просто мужу, не смогла. Мне хочется всего, и ситуация выбора… она всегда немного неверная.

– Почему вы решили дать интервью именно мне?

– До этого прочитала несколько интервью и вашу с Гариком книгу. Оказалось, у нас много общих мыслей. Я согласна с мыслью об ответственности интеллигенции в формировании общественного сознания. Уже два года идет война, а по большому счету, кто положительный герой? У нас, если ты богатый человек – значит, вор. Если прокурор – тоже вор. Мы все воры, все преступники. Так далеко не уедем, правда?

Сейчас просто страшное время. Его нужно пережить, делая человеческие поступки на том месте, где ты есть…