Как украсть миллион и скрипку Страдивари. Бывший вор, а теперь эксперт по системам безопасности — о психологии кражи и о том, легко ли завязать

Крали мы не из-за денег. Яша из хорошей семьи, я из семьи военных, то есть на хлеб и сигареты хватало. Наверное, доля авантюризма в этом была. Сколько стоит этот антиквариат, мы поняли только на торгах. Тратили на рестораны, гулянки, такси, го­стиницы, видеомагнитофоны, шмотки — на все, что нужно в молодости.

Следующая история была в 1990 году: мы похитили в клубе Советской армии две красивые вазы. Они стоили бешеных денег. Про кражу этих ваз мы потом читали в газете «Московский комсомолец», и это нас тогда сильно насторожило, но как-то все уже пошло-поехало.

Потом было несколько громких преступлений, в том числе мы украли скрипки Страдивари и Штайнера из Музея музыкальных инструментов имени Глинки, 256 раритетов в Государственной публичной библиотеке, среди которых первая «Азбука» и «Апостол» Ивана Федорова.

О психологии преступления

Мы не чувствовали себя героями, что вот мы такие крутые — смогли, сделали. Это превратилось в рутинную, тяжелую работу. Утром просыпаешься — едешь, смотришь, следишь, оцениваешь, придумываешь, покупаешь что-то техническое, пробуешь. Каждое преступление готовилось по несколько месяцев. И права на ошибку у нас не было.

Образно говоря, когда ты дома сидишь и тренируешься сейф вскрывать — это одна история. А вскрывать сейф, когда над твоей душой стоят люди с автоматами, гораздо сложнее.

Я так спокойно сейчас об этом говорю, потому что иконы, кресты я не трогал, ко­шелек с пенсией у бабушки не подрезал, девушку не изнасиловал. Я занимался серьезными кражами, а не чем-нибудь. Поэтому чувствовать себя каким-то ущербным, за что стыдно… Ну, перед родителями стыдно — не за то, что своровал, а за то, что какая-то тень на них пала, что заставил их нервничать, поседеть. А за воспитание не стыдно: главное — вырос ты чмо или нет.

В девяностые были разные направления в криминальном мире: кто-то воровал, кто-то занимался мошенничеством, кто-то тупо с коммерсантов деньги снимал, были «бычки», были умные головы. Мы занимались сложными кражами, но, поскольку по улице ходили среди таких же бандитов, какая-то дерзость в глазах должна была быть: идешь ты такой, дорого одетый, с мобильным телефоном, дорогой машиной, — очевидно, возникало у кого-то желание… Приходилось как-то за себя постоять, не без этого.

О первом аресте

Прокололись мы на книгах — при продаже. Была нужда в деньгах, потому что Яков любил играть в казино, и у него появились долги, которые нужно было срочно гасить. Владелец антикварного магазина, куда мы пытались продать одну из книг, заподозрил неладное и обратился в органы. Причем я Якову сказал, что, скорее всего, этот человек уже стуканул, и нет смысла возвращаться за деньгами. Но он не послушал и туда поперся. Я на встречу опоздал на 15 минут, прождал Якова несколько часов, а его уже и не было —арестовали. Ну и мне ничего не оставалось делать, как с оставшимися книгами и скрипками скрываться.

Скрывался я год — Москва, Сочи, Абхазия, Адлер… Официальная версия звучит примерно так: я ездил на машине приятеля со своими правами, с доверенностью, и меня остановил гаишник и вы­писал штраф за непристегнутый ремень. И как бы я ни умел договариваться с людьми, я так и не смог всунуть ему взятку, и он официально оформил мне штраф. И из города Адлера весть о том, что некий Шайдуров вдруг заплатил штраф, дошла до Петровки, 38, — что, как вы понимаете, в 1992 году при отсутствии интернета звучит полным бредом. Думаю, меня попросту кто-то сдал. 

Дали мне 7 лет, Якову — 8, но была амнистия, нам скостили около полутора лет, плюс условно-досрочное, в итоге вы­шел я через 5 лет. Вышел, понял, что друзей у меня нет, записные книжки утеряны. А еще в колонии мне пришла в голову идея, и я понял, что она работает. И мы с Яковом решили устроить еще одно ограбление. Как ни трудно сейчас в это поверить, мы надеялись, что оно будет последним, — хотели после этого спокойно организовывать какую-нибудь коммерческую компанию. И, как это часто бывает, на последнем деле нас и поймали.

О подготовке кражи

Операция, за которую я получил вторую судимость, была самой сложной технически. Там, может, сумма не такая фигурировала — в районе миллиона долларов всего, но в плане задумки она была очень кропотливая.

Это был магазин с очень дорогими ча­сами, украшенными бриллиантами. Сна­чала нужно было вычислить, где находится сигнализация. Потом вычислить комнату с сейфом — все с витрин убиралось в сейфы, потому что стоимость часов там доходила до 100 тысяч долларов. Потом — где стоит этот сейф, с точностью до санти­метра.  Найти это место в подвале, подобрать ключи, а дальше — днем и ночью на протяжении месяца тихо делать лаз под сейфом: либо сейф упадет вниз, либо сделаешь дырку под сейфом, а потом будешь работать с автогеном. Постоянно приходилось проверять, не догадался ли про лаз технический смотритель: ставить метки, всякие перышки класть, натягивать ниточки, ставить досочки, щепочки. Дырку делали бесшумным инструментом, выколупывали по камешку ежедневно, а дырку закрашивали, маскировали. Днем наблюдали, кто как вышел, следили за обстановкой. Спать было некогда.  

Игорь Шайдуров устанавливал систему безопасности в шести ресторанах Москвы, в том числе в «Шехтеле» и Blackberry

Рабо­тали-работали, наконец, дырка готова — нужно отход делать. Дом длиннющий —150 метров, вход в подвал в одном конце, магазин в другом. Понимая, что, если ­вневедомственная охрана приедет на сигнал тревоги, нам нужно будет оказаться в подъезде, не выходя на улицу, и подняться на лифте на крышу, проделали еще одну дырку в середине дома. Для перехода по крыше на другой дом по шестиметровой стене притащили огромные доски, из них на крыше сколотили лестницу. Поднять эти доски туда можно было только по канату, причем так, чтобы это никто не заметил — посреди Комсомольского проспекта. Для чердака опять же, не нарушая пластилиновые печати, подбирали ключи — покупались сотни разных замков.  

Соответственно, пока подъехавшая к магазину охрана додумается, где вход в подвал, ты уже через эту вторую дырку заходишь в подъезд, поднимаешься, ­переходишь по крыше на другой дом, ­убираешь за собой лестницу. На чердаке третьего дома, то есть уже за целый квартал от магазина, успеваешь переодеться, выходишь уже в белой рубашке, кидаешь одежду и все наворованное в мусорный бак, звонишь — подъезжает мусорная машина, с которой ты заранее договорился, хватает этот бак и увозит.

Думаю, за нами следили, конечно. Официальная версия: владелец магазина за­был ключи от квартиры у себя в кабинете и решил вдруг вернуться за ними. Я, честно говоря, не верю в совпадения, хотя все может быть. Дали нам по два года.

О милиции

Когда милиция догадалась, каким образом мы все это спланировали и провернули, — приходили, жали руку, говорили: «Нам надоело бороться с наркоманами, дебилами, а ловить таких преступников, как вы, для нас честь».

Предотвратить такое преступление практически невозможно: это только в кино все раскрывается, а на самом деле оперативники такие же люди, как и мы, да и кражи, как правило, проще устроены.

Метод выбивания показаний зависит от того, какой отморозок тебя берет. Но грешить на милицию я тоже не могу: чужие преступления на меня никто не вешал. Все, за что я отсидел, было мое.

О том, как начать жить заново

Пока сидел второй раз, сказал себе, что это последний мой срок, больше сидеть не буду. И еще в тюрьме стал писать бизнес-план: придумал проект юридической помощи заключенным, а также автовладельцам при авариях. Но, когда вышел, узнал про автострахование и понял, что моя схема никому не нужна. Но я твердо решил: хочу жить на зарплату — и все.

Конечно, приходилось себя ломать. Еще в тюрьме я себя спросил: Игорь, а ты как хочешь — на «мерседесе» кататься или ты готов на метро поездить какое-то время, готов ли ты перейти с черной икры на обычный хлеб — зато всегда на воле. Вот когда себя в этом переломал, все остальное уже было проще.

Семь лет я доказывал всем, что больше не занимаюсь криминалом, что со мной можно иметь дело, я не подведу, меня можно пустить в дом и не бояться. Это трудно, но очень важно.

Сейчас я соведущий программы на те­левидении — у меня даже была своя телекомпания, — а также даю консультации по безопасности помещений — и частникам, и рестораторам, и государственным музеям.

Начал я с того, что устроился в фирму к знакомому помощником за 15 тысяч рублей в месяц. Исправно работал. Потом узнал, что на Первом канале ищут ведущего, позвонил, прошел кастинг — так началась карьера на телевидении. Когда проект закончился, я попросил остаться — мне дали минимальную зарплату, и я работал курьером, администратором.

Тогда же я подумал: не использовать ли мне мое появление на экранах? Я ведь действительно хорошо знаю механику преступления и понимаю слабые места помещений для ограблений. А поскольку я твердо верил и верю до сих пор, что с криминалом покончил, я подумал, что мое прошлое и будет являться некоей гарантией. Вот приглашает меня заказчик, чтобы я в его квартире установил сигнализацию или дал советы по безопасности, — с одной стороны, ему нужно переступить через себя, чтобы пустить в дом бывшего преступника, но, с другой стороны, он понимает, что если что-то с его квартирой произойдет, то первым, на кого подумают, буду я. И, соответственно, в моих интересах сделать так, чтобы к клиенту не залез вообще никто. Ко мне начали обращаться люди, и сарафанное радио обеспечило внушительную клиентскую базу.

О любви

Любимая девушка у меня была, когда меня еще первый раз арестовали. Только она об этом не знала, а я еще до конца не понимал, что ее люблю. И вот мы поженились спустя 16 лет, буквально две недели назад.

Когда мы с ней познакомились, она жила с мужчиной в Адлере. У них родилась дочь, я покупал ей коляски, платья. Даже однажды самолет ради нее остановил: они опаздывали в аэропорт — я задержал все рейсы, подал трап к самолету, и они улетели.

Потом так получилось, что ее мужчину убили, но между нами все равно оставалась только дружба — о другом я и думать боялся, а она в силу воспитания не давала ни намека на что-то большее. Пока я си­дел в тюрьме, она общалась с моими ро­дителями. Когда вышел, мы виделись не­­сколько раз: она могла, например, ­при­ехать в Москву, выпить со мной кофе и в тот же вечер улететь обратно.

Шестнадцать лет я прожил с мыслью, что если когда-нибудь женюсь, то на такой женщине, как она. Она была для меня эталоном, и, как оказалось, все 16 лет я ей тоже нравился. И она стала моей женой в 44 года.

О тюрьме

Семь лет тюрьмы для меня один сплошной черный день. Российская тюрьма ничему хорошему научить не может. Более того, ты выходишь оттуда, и ты никому не нужен, абсолютно оторван от жизни, не понимаешь, что здесь происходит, на нормальную работу тебя не берут — кому нужен уголовник, — а жить на что-то надо. И, естественно, че­ловек берется за то, что он умеет, а потом оказывается в тюрьме во второй, третий и пятый раз. И нужно иметь колоссальную силу воли для того, чтобы от этого отказаться вообще. Это очень тяжело.

Яша сейчас под следствием находится — пятая судимость, по-моему. Я предлагал ему начать новую жизнь, но это его выбор.

Я не жалею о прошлом. Возможно, если бы я не украл скрипку Страдивари, из меня бы не получилось того, кто я есть сейчас. И я могу спокойно говорить о своем криминальном прошлом даже на телевидении, потому что я за него ответил и всем доказал, что с ним завязал. У меня семья, три работы, налоги, друзья — все по-честному. А нарушаю теперь я разве что правила дорожного движения.