В своем двухтомнике «Двести лет вместе» А.И. Солженицын фактически определяет Октябрьскую революцию как «ленинско-еврейскую». Не было бы Ленина, не было бы евреев — и никакой бы революции в России не произошло: «Власть была интернациональная. По составу изрядно и русская. Но при всей пестроте своего состава она действовала соединенно, отчетливо антирусски, на разрушение русского государства и русской традиции… Евреи приняли непомерное участие в создании государства — не только нечувствительного к русскому народу, не только неслиянного с русской историей, но и несущего все крайности террора своему населению».
Подобные поверхностные объяснения сложнейших исторических катаклизмов — характерное свойство всех образованцев. Слово это сочинил Солженицын, и в отличие от множества других придуманных им слов, над которыми потешаются все, кому не лень, оно прочно вошло в лексикон современного русского языка, ибо в нем схвачено явление, столь типичное для советского общества. Советская власть ликвидировала неграмотность в стране, среднее и высшее образование получили дети крестьян, рабочих и тех самых пресловутых кухарок, которые и стали править государством. Но, получив образование, они не овладели общей культурой, накопленной всем человечеством, на что справедливо указывал Владимир Ильич, а как гласит древнее изречение, многознание уму не научает. Культуре тоже. Сам Ильич этой культурой, безусловно, владел, но, к несчастью, использовал на ее же разрушение.
Солженицын точно подметил эту черту нового образованного класса Советской России и метко окрестил его представителей образованцами. Но вся беда Солженицына в том, что и сам он — типичный образованец. Поэтому я даже не буду опровергать всю ту обывательскую философию, которую проповедует А.И. Слава Богу, среди исследователей новейшей русской истории есть действительно выдающиеся мыслители, и первый среди них — Николай Бердяев.
Насколько можно считать советскую власть «неслиянной с русской историей» и насколько она означала «разрушение русского государства», выдающийся русский философ XX века дал ответ в своей знаменитой работе «Истоки и смысл русского коммунизма»: «Большевизм оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным русским традициям, и русским исканиям универсальной социальной правды, понятой максималистически, и русским методам управления и властвования насилием. Ленин соединил в себе две традиции — традицию русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистических тенденциях и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях… Большевики создали полицейское государство, по способам управления очень похожее на старое русское государство. Марксизм-ленинизм впитал в себя все необходимые элементы народнического социализма, но отбросил его большую человечность, его
моральную щепетильность как помеху для завоевания власти. Он оказался ближе к морали старой деспотической власти (выделено мной. — В.К.)».
Великая Октябрьская социалистическая революция не была ни социалистической, ни еврейской: она была Великой охлократической революцией (гр. ochlos — чернь + kratos — власть). К власти пришла чернь. Не народ, а именно чернь. Народ есть совокупность всех социальных слоев, составляющих его и находящихся в экологическом равновесии. В российском обществе чернь составляла подавляющее большинство — это было прежде всего в абсолютной массе своей неграмотное, беднейшее крестьянство. Оно же составляло и основу царской армии в Первой мировой войне. А катализатором Октябрьской революции стало русское правительство, так называемое Временное, во главе с Керенским, точно так же, как за полгода до этого царское правительство стало катализатором Февральской революции. Три года войны высосали все соки из русской деревни. Она не хотела воевать, а ее заставляли. И тогда вооруженный охлос повернул винтовки против правительства войны, доверив власть большевикам, которые единственные выступали против бессмысленной бойни. Просто неудобно напоминать нобелевскому лауреату общеизвестные истины, но еще великий Гете говорил, что общеизвестные истины приходится повторять постоянно, ибо постоянно находятся люди, имеющие свойство забывать их. Правда, что касается Солженицына, здесь несколько другой случай. Он ничего не забыл. Он просто ничего не понял. Революция для него — еврейская мина, подложенная под Святую Русь, и он от своего не отступится.
Тезис о «ленинско-еврейской революции» проходит у Солженицына красной нитью через всю главу «В большевиках», но цвет запекшейся крови он приобретает на тех страницах, где речь идет о терроре, развязанном новыми правителями России (читай — евреями), «которые принимали непомерное участие в создании государства… несущего все крайности террора своему населению» (читай — русским).
«Как же объяснить, что население России — в целом — сочло новый террор «еврейским террором»?.. Почему и в красных рядах, как мы прочли, и в белых, вообще у народа, — отложилось впечатление, что чекисты и евреи — едва ли не одно и то же? И кто виновен в таком впечатлении? — Многие, в том числе и Белая армия, о чем ниже. Но никак не в последнюю очередь сами те чекисты, кто ревностной службой в верхушке ЧК послужил такому отождествлению», — разглагольствует А.И., словно не ведая, кто же был в той верхушке. Что ж, напомним забывчивому «историку».
Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК или просто ЧК) была создана в декабре 1917 года. Возглавил ее Ф. Дзержинский, сын мелкопоместного польского дворянина. Его ближайшими помощниками стали русские Д. Евсеев, Н. Жиделев, И. Ксенофонтов (заместитель «железного Феликса» в 1919 — 1921 годах), латыши М. Лацис и Я. Петерс (заместитель председателя в 1918 году), армянин В. Аванесов, обрусевший поляк В. Менжинский (первый заместитель председателя ВЧК, заменивший в 1926 году на этом посту Дзержинского после его смерти, дворянин, сын преподавателя Пажеского корпуса) и единственный еврей Г. Ягода — второй заместитель председателя.
Но главными направителями террора были все-таки не они. Идеология террора вытекала из самой сути диктатуры пролетариата, которая, как ее определил В.И. Ленин, «означает не что иное, как ничем неограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть». Ленин рассылал по всей России грозные указания типа: «Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты…», «Провести беспощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города», и т.д. и т.п.
Вождю вторил его любимчик и правая рука, член Политбюро Н. Бухарин: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов… (выделено мной. — В.К.) является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи». Еще один теоретик, Лев Троцкий, так объяснял историческую необходимость террора: «Буржуазный класс сходит со сцены, и потому этими мерами насилия мы помогаем ему скорее уйти».
Опираясь на столь основополагающие идеи, чекист из верхушки М. Лацис учил своих подручных: «Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого».
А кто был в исполнителях? «Современный исследователь, первым обратившийся к “проблеме роли и места евреев (как и представителей других национальных меньшинств) в советском аппарате” выводит на основе открывшихся архивных материалов, что “на начальном этапе деятельности карательных органов, в эпоху красного террора, национальные меньшинства составляли 50% центрального аппарата ВЧК. При этом доля (их) на ответственных должностях в аппарате достигала 70%”. Автор приводит статистические данные на 25 сентября 1918 года: среди национальных меньшинств, на фоне множества латышей и изрядного количества поляков, весьма заметны и евреи…»
Современный исследователь — это Лев Кричевский, ссылку на него и дает А.И.: «Евреи и русская революция, с. 327 — 329». Современный журналист Марк Дейч, несколько озадаченный этими расплывчатыми определениями: «множество», «изрядно», «весьма заметны», раскрыл книгу на указанных страницах, а там — точная цифирь: оказывается, евреи составляли 3,7% от общего числа сотрудников аппарата ВЧК. По сведениям того же Кричевского, в сентябре 1918 года в аппарате ВЧК работали 42 человека: из них латышей — 14, русских — 13, евреев — 8, поляков — 7.
А вот куда более красноречивые цифры, которые задолго до Кричевского, еще в 1923 году, обнародовал в своей ставшей классической книге «Красный террор» Сергей Петрович Мельгунов: «Только в одной В.Ч.К. непосредственных служащих в 1919 г. было более 2000, из них три четверти латышей. Латыши вообще занимают особое положение в учреждениях Ч.К. Они служат здесь целыми семьями и являются самыми верными адептами “коммунистического строя”. Это своего рода “чужеземная опричнина” — в Москве Ч.К. называют “вотчиной латышей”. Бюллетень левых с.-р. так характеризует эту тягу в Ч.К. со стороны латышских элементов: “В Москву из Латвии в В.Ч.К. едут, как в Америку, на разживу”. Латыши и латышки, зачастую не владея русским языком, ведут иногда допросы, производят обыски, пишут протоколы и т. д. Рассказывают “забавные” истории, но далеко не забавные для тех, кто является объектом их».
Не будем забывать, что С. Мельгунов не просто обличитель зверств, творимых советской властью, но и свидетель трагических для России событий, крупный историк и публицист, или, как назвал его А. Даниэль, историк «быстрого реагирования».
Солженицын избегает точных цифр, ибо тогда непонятно, в чем «весьма заметна» роль евреев в верхнем эшелоне ВЧК? Рушится миф о евреях, как о «большевицких» палачах, поэтому так тщательно затушевывает А.И. абсолютные цифры и процентные соотношения. Он поступает проще: надергал полторы страницы еврейских фамилий, взятых для пущей убедительности из Российской еврейской энциклопедии, и готова концепция. Я не поленился, посчитал, сколько же их все-таки? Оказалось — 17! И это на фоне многотысячной чекистской рати! «А за каждым организатором ЧК еще сколько же было привлеченных в штат… — многозначительно намекает А.И., не уточняя, однако, сколько же из них конкретно евреев. — И встречались с ними на допросах, в подвалах и на расстрелах — сотни и тысячи невинных людей… Это о палачах Революции. А что жертвы? Во множестве расстреливаемые и топимые целыми баржами, заложники и пленные: офицеры — были русские, дворяне — большей частью русские, священники — русские, земцы — русские, и пойманные в лесах крестьяне, не идущие в
Красную армию, — русские. И та высокодуховная анти-антисемитская русская интеллигенция — теперь и она нашла свои подвалы и смертную судьбу. И если бы можно было сейчас восстановить, начиная с сентября 1918-го, именные списки расстрелянных и утопленных в первые годы советской власти и свести их в статистические таблицы — мы были бы поражены, насколько в этих таблицах Революция не проявила бы своего интернационального характера — но антиславянский… Вот это-то и вдавило жестокую печать в лик Революции — в то, что больше всего и определяет революцию: кого она уничтожала».
Кого — их Солженицын перечислил. Остается сакраментальный вопрос: а кто уничтожал? И на этот вопрос А.И. отвечает вполне определенно: «Вообще, во всю революцию, на все события постоянно бросал отсвет и национальный вопрос. Так и всеучастия — соучастия, от убийства Столыпина, разумеется, затрагивали русские чувства. Но вот убийство царского брата в. кн. Михаила Александровича, — кто убийцы? — Андрей Марков, Гавриил Мясников, Николай Кужгов, Иван Колпащиков — вероятно (выделено мной. — В.К.), все русские…»
Это «вероятно» просто умиляет своей непосредственностью: вероятно — русские, а вероятно, и евреи: взяли себе псевдонимы, и взятки гладки. Увы, все перечисленные убийцы — чистокровные русские. А.И. забыл почему-то про пятого — начальника милиции Иванченко. Вот эти пятеро вооруженных людей вывезли из Перми из бывшей гостиницы купца Королева великого князя Михаила Александровича и его секретаря англичанина Брайана Джонсона и в лесу у поселка Мотовилиха расстреляли. Убийцы занимали видные посты: Мясников — председателя Мотовилихинского совета, Иванченко, как уже было сказано, — начальника милиции того же совета, а «добро» на осуществление операции дал председатель ГубЧК П. Малков. Русский. Злодеяние свершилось в ночь на 13 июня.
Спустя месяц в Алапаевске, городке близ Екатеринбурга, продолжилось бессудное уничтожение Романовых. Здесь, в здании Напольной школы, содержались сестра царицы Элла, великий князь Сергей Михайлович, сыновья великого князя Константина Иоанн, Игорь и Константин и молодой князь Палей. 18 июля их вывели на улицу и усадили на возки красноармейцы, а у безымянной шахты на окраине городка велели вылезти и стали избивать прикладами, даже старую княгиню. Сергей Михайлович пытался вступиться, но получил пулю в лоб. Остальных живыми сбросили в шахту и забросали гранатами. Но еще долго местные жители слышали из-под земли стоны. Об этом эпизоде Солженицын умалчивает — по причине полного отсутствия евреев среди убийц-красноамейцев. Зато он дает волю своим чувствам, когда описывает расстрел царской семьи.
А.И. продолжает гнуть свою линию: «Из такого повсеместного присутствия евреев в большевиках в те страшные дни и месяцы — не могли не вытекать и самые жестокие последствия. Не минуло это и убийство царской семьи, которое теперь у всех на виду, на языке, — и где участие евреев русские уже и преувеличивают с самомучительным злорадством. А это и всегда так: динамичные из евреев (а таких много) не могли не оказываться на главных направлениях действия и нередко на ведущих местах. Так и в убийстве царской семьи — при составе охраны (и убийц) из латышей, русских и мадьяр, две из роковых ролей сыграли Шая — Филипп Голощекин и Яков Юровский (крещенный).
Вот она, типичная образованщина — свести убийство царской семьи к проискам двух динамичных евреев — малозначительного партийного функционера Якова Юровского и чуть более крупного, но не так чтобы уж очень — партийца Шаи Голощекина, которого А.И. для пущей важности возвысил, сделав секретарем Уральского обкома партии, тогда как он был всего лишь комиссаром юстиции и военным комиссаром Уральского областного совета под председательством Александра Белобородова. Солженицын, как всегда, умаляет роль русского руководителя, выставляя его марионеткой в руках кукловода-еврея. «Голощекин славы не искал, всю ее перехватил долдон Белобородов» — так охарактеризовал А.И. человека, подписавшего смертный приговор царской семье. На самом же деле, «долдон» Белобородов был опытным партийцем и человеком весьма способным — недаром в 1923 — 1927 годах занимал пост наркома внутренних дел РСФСР и, если бы не участие в троцкистской оппозиции, далеко бы пошел.
Убийство царской семьи Солженицын сводит к интриге, разыгранной Голощекиным и Свердловым, вне всякой связи с той исторической обстановкой, в которой зрела трагедия. Но это тема для целой книги, и такая книга есть, очень хорошо написанная книга: «Николай II: жизнь и смерть». Автор — Эдвард Радзинский, и конечно же, А.И. его не упоминает.
В то время как в Кремле лихорадочно решали, что делать с Семьей, Чехословацкий корпус уже стоял под Екатеринбургом. «Впоследствии будут много писать, как яростно рвались белые к Екатеринбургу — освободить Царскую Семью, — читаем мы у Радзинского. — А между тем они очень странно “рвались”. Пала Тюмень, уже взяты все крупнейшие города вокруг, а Екатеринбург все стоит. Город обходят с юга: уже захвачены Кыштым, Миасс, Златоуст и Шадринск. Никакого “яростно рвались”: хотят медленно взять в кольцо, медленно удушить. Ощущение, будто не торопятся. А в это время в Екатеринбурге всего несколько сот вооруженных красногвардейцев. В городе много царских офицеров, здесь — эвакуированная из Петрограда Академия Генерального штаба… И ни одной достоверной попытки освободить ипатьевских узников. Да, Царская Семья была непопулярна. И, свергая большевиков, чехи и сибирская армия отнюдь не восстанавливают царскую власть. Но — власть Учредительного собрания… Распутинщина, ненавистная народу жена, кровавая война, слухи об измене… Да, он действительно был очень не любим — свергнутый император. И если бы его освободили — у освободителей наверняка возникли бы проблемы…»
Проблемы, между прочим, возникли сразу же после отречения — уже у Временного правительства. 3 марта Петросовет принял постановление «Об аресте Николая II и прочих членов династии Романовых». Керенский так объяснил причину ареста — пока еще домашнего, в Царскосельском дворце: «Крайне возбужденное состояние солдатских тыловых масс и рабочих. Петроградский и Московский гарнизоны были враждебны Николаю… Вспомните мое выступление 20 марта на пленуме Московского совета — тогда раздавались требования казни…»
После корниловского мятежа стало невозможным держать Семью в Царском Селе — солдаты Петроградского гарнизона грозили провести свой суд, солдатский, а точнее, самосуд. И тогда Семью решено было отправить подальше, в глушь. Выбрали Тобольск. Это была идея Керенского, его мелкая месть: рядом с Тобольском находилось родное село Распутина Покровское. Увозили Романовых тайно, в вагонах с надписью «Миссия Красного Креста». Но в отношении народа к Николаю переезд ничего не изменил. Когда Семью перевозили из Тобольска уже в Екатеринбург, на одном из полустанков, узнав, кто находится в литерном, вооруженная толпа пыталась расправиться с августейшими пассажирами и их свитой, и только плотным пулеметным огнем охране (уже большевистской) удалось не подпустить к вагонам разъяренных людей.
Есть еще одна книга — «Покаяние», в которой собраны «Материалы правительственной комиссии по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи». О ней, как и о книге Радзинского, А.И. вообще не упоминает. Ему это не нужно. Для него главное — вложить в сознание читателя, что «в убийстве царской семьи… две из роковых ролей сыграли Шая — Филипп Голощекин и Яков Юровский (крещенный)».
Версия о том, что смерть русского царя и его семьи — дело рук евреев и что убийство было ритуальным, — стоило евреям большой крови в годы Гражданской войны, и дожила та версия до наших дней.
Казалось бы, кому как не великому гуманисту развенчать этот лживый навет, но, как и в деле Бейлиса, Солженицын предпочел голую констатацию фактов без малейшей попытки осмыслить их. Зачем? У него другая задача. Его же словами: «О, как должен думать каждый человек, освещает ли он свою нацию лучиком добра или зашлепывает чернью зла».
Как будто не ведает А.И., что правда о злодейском убийстве царской семьи никак не зашлепывает русских чернью зла. Правда всегда лишь очищает — будь то отдельно взятый человек или целая нация. Правительственная комиссия, в которую входил и видный представитель РПЦ митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий, член Священного синода, досконально изучила все аспекты трагедии, разыгравшейся 17 июля 1918 года.
Из 12 человек, расстреливавших безоружных людей, а затем докалывавших их штыками (двух мужчин, одного больного мальчика и восьмерых женщин), шестеро были латышские стрелки, чьи фамилии остались неизвестными, потому что никого тогда не интересовали. Известно лишь, что сначала латышей было восемь, но двое отказались от участия в казни, узнав, что стрелять придется и в женщин. Остальные шестеро были (в алфавитном порядке) следующие:
Павел Ермаков — русский. Один из близко знавших его соратников впоследствии вспоминал, что «Петр Захарович отличался особой свирепостью, у него зудели руки: убить». Его прозвище было «Маузер». После расстрела «Ермаков взял у меня винтовку со штыком и доколол всех, кто оказался живым», — из показания следователя Н. Соколову охранника Стрекотина, тоже русского, стоявшего «на стреме» и спокойно наблюдавшего, как его дружки зверски расправлялись с беззащитными людьми.
Алексей Кабанов — русский, бывший лейб-гвардеец. В Ипатьевском доме командовал пулеметным взводом. Перед началом бойни находился на чердаке у своего «максима», но узнав, что предстоит расстрел Семьи, буквально скатился в подвал. В тот день выдавали получку и почти все были пьяны. Еще раньше Николай II, обладавший редкой памятью на лица, увидев Кабанова, спросил: «Вы служили в моем Конном полку?» — на что тот кивнул головой и ответил по-старорежимному: «Так точно, Ваше императорское величество».
Павел Медведев, чекист, начальник охраны Ипатьевского дома, русский. Он даже не родственник Павла и даже не однофамилец: его настоящая фамилия была Кудрин. Профессиональный революционер, бывший матрос и политзаключенный. В 1918-м — член коллегии Уральской ЧК.
Григорий Никулин — самый молодой из расстрельщиков, русский. Как писал он впоследствии в автобиографии, образование — низшее, окончил 2 класса, отец — каменщик, печник, сам тоже был каменщиком, но в 18-м поступил в ЧК, где его приметил Я. Юровский и, став комендантом Ипатьевского дома, взял к себе в замы.
Яков Юровский — единственный еврей из 12 расстрельщиков, член ВКП(б) с 1905 года, комендант Ипатьевского дома, впоследствии — один из руководителей Гохрана. В 1938-м в своей знаменитой «Записке» — о расстреле царской семьи, которым он руководил, — писал: «В грозе Октября судьба повернулась ко мне самой светлой стороной… Много раз видел и слышал Ленина, он принял меня, беседовал со мной, и как никто другой поддерживал меня в годы моей работы в Гохране». Юровский пишет истинную правду: в одном из писем этого периода Ленин назвал бывшего коменданта Ипатьевского дома «надежнейшим коммунистом».
История встречи Ленина с Юровским по-своему в высшей степени интересна, ибо как нельзя лучше раскрывает внутренний мир этих людей.
В июле 1920 года руководитель расстрела царской семьи в связи с обострившейся болезнью (язва желудка, которая в конце концов и свела его в могилу) был отозван из Екатеринбурга, где он уже возглавлял Губисполком, и после лечения направлен в Гохран, куда он явился 4 мая 1921 года с мандатом ЦК РКП(б). Воровство там процветало невероятное. Юровский же пользовался безукоризненной репутацией, но отнюдь не за расстрел Семьи — то был всего лишь незначительный эпизод в его революционной биографии. Куда важнее было то, что сразу после расстрела он выехал в Москву с драгоценностями Романовых и сдал их в целости и сохранности коменданту Кремля Павлу Малькову.
Владимир Ильич принял Юровского 16 мая и лично, собственной своей рукой вел краткий конспект беседы. Полностью он напечатан в журнале «Родина» за май 1997 года. Вы думаете, они хоть словом обмолвились о расстреле Семьи? Ничуть не бывало. ЭТО их волновало меньше всего. Речь во время беседы шла исключительно о том, что «хищения безобразные в Гохране». На этом же месте в конспекте в верхней части Ленин делает пометки анкетного характера о Юровском, в частности, «Чл. РКп с 1905 до 17.X.» Участие в расстреле даже не упомянуто, национальность тоже, зато «РКп» подчеркнуто Лениным целых 6 (шесть) раз!!!
Помимо перечисленных 12 расстрельщиков были еще 25 — дружинники Верх-Исетского завода, где комиссарил Ермаков. Дружинники все до одного были русскими.
То были рядовые исполнители, палачи. А вот — и сами организаторы.
Состав Президиума Уральского областного совета
(на 16 июля 1918 г.)
1. Белобородов А.Е. — председатель Уралсовета (1891 — 1941) — русский. Отец — рабочий (мастеровой) Александровского завода. Окончил курс Александровского межевого начального училища в 1903 г.
2. Дидковский Б.В. — заместитель председателя Уралсовета (? — 1938) — русский, сын офицера, с 10 лет в Киевском кадетском корпусе, окончил его. Поступил в Петербургский электротехнический институт. После 1905 г. уехал за границу. В Женеве познакомился с П. Войковым.
3. Голощекин И.И. («товарищ Филипп») (1876 — 1941) — еврей, комиссар юстиции, военный комиссар. Родился в многодетной еврейской семье, окончил гимназию в Витебске, зубоврачебную школу в Минске, был за границей.
4. Толмачев Н.Г. (1895 — 1919) — русский, мать — учительница гимназии, окончил Петербургский политехнический институт.
5. Сафаров Г.И. (1891 — 1944) — отец армянин, мать русская, сын чиновника, знал немецкий, французский языки, не окончил Петроградский технологический институт, учился за границей (Франция, в электротехническом институте).
Коллегия Уральской областной Чрезвычайной комиссии
(на 16 июля 1918 г.)
1. Лукоянов Ф.Н. (1894 — 1947) — председатель УралЧК, русский, отец — чиновник, ст. контролер казенной палаты, окончил Пермскую гимназию, 2 курса Московского университета (юридический факультет), за границей не был, иностранных языков не знал.
2. Юровский Я.М. (1878 — 1938) — из многодетной (10 детей) очень бедной еврейской семьи: отец — стекольщик, мать — швея. В 1905-м принял лютеранство, жил в Германии, не окончил 2-го отделения начальной школы; профессия часовщик, был знаком с фельдшерским делом.
3. Горин В.М. (1898 — 1937?) — русский, сын купца, окончил гимназию в Санкт-Петербурге, а также один курс медицинского факультета Пермского университета в 1917 году; знал французский и немецкий языки.
4. Родзинский И.И. (1897 — 197?) — еврей, знал французский и немецкий языки, сын врача, окончил гимназию и 1 курс медицинского факультета Пермского университета.
5. Медведев М.А. (1891 — 1964) — русский, окончил ремесленную школу, образование низшее.
6. Кайгородов И.Я. (русский).
Валерий КАДЖАЯ
