Сейчас благодаря многочисленному криминальному чтиву и российским “бандитским” телесериалам практически каждый школьник знаком хоть немного с блатным жаргоном, то бишь “феней”, а такие слова из этого самого жаргона, как, например, “чувак”, “пацан”, “в натуре”, “замочить”, “отпетушить”, и т.п., можно сказать, прочно вошли в повседневный обиход нынешней молодежи. Автор этих строк лично читал современное изложение шекспировского “Гамлета” на воровской “фене”. Бедный Шекспир, наверное, в гробу бы перевернулся, услыхав, что сделали потомки с его бессмертным произведением. Вот, пожалуйста: “Жужжать иль не жужжать? В натуре, вот в чем заморочка! Не в падлу ль быть опущенным судьбой, или канает дать ей оборотку?”.
Ну а наш рассказ пойдет об известной пьесе Погодина “Ленин в Октябре”, по которой был поставлен знаменитый в советские времена одноименный художественный фильм. В 1980 году, если судить по документам, в Коростенской колонии решили поставить эту самую пьесу силами зэков — к 110-летию со дня рождения вождя. Вероятно, кому-то из зэков из числа обладающих литературным талантом, поручили несколько переделать текст пьесы, адаптируя его к интеллекту аудитории, а зэк понял требование буквально, и получилось такое-е-е… Словом, текст пьесы был полностью адаптирован к зрительской аудитории, которую составляли те же самые зэки. А может, автор просто постебаться решил, выражая тем самым несогласие с советским режимом — кто знает? Не исключено, что именно данный факт лег в основу популярного фильма “Комедия строгого режима”. Но не будем томить читателей — перейдем к делу.
Итак, автору этих строк попал в руки машинописный текст вышеупомянутой пьесы — как и положено, с печатью архива, регистрационным номером и прочими деловодческими атрибутами. Мы на будем приводить в газете данную “пьесу” целиком — по причине некоторой ее скабрезности. Остановимся лишь на отдельных эпизодах.
1917-й год. Ленин возвращается из Разлива в Питер. Его встречают Дзержинский и Свердлов. Между ними происходит следующий диалог:
“Свердлов: — Ну че, Вован, в натуре, я зырю, клифт у тебя, как у фраера с Невского, и кепарь нестремный ты притырил! Мы тут с братвой лайбу железную подогнали, пацаны перетерли на сходняке, чтобы ты на лайбу влез и оттуда стал фраерам речь толкать.
Ленин: — Нормальный ход, пацаны! А фраеров много? Не облажаемся?
Дзержинский: — Не боись, Вован, пацаны сявок из трущоб питерских подогнали пару сотен, все будет чин чинарем, ты, главное, гутарь складно, чтобы до фраерков доехало!
Ленин: — А если менты зашухерят?
Свердлов: — Не стремайся, пахан! Менты подмазаны! А если этот петушина Керенский задумает разборки начать, мы его сявкам пасть порвем, на перо посадим! Век воли не видать!”
Далее по ходу пьесы Ленин взбирается на “лайбу железную”, то бишь на броневик, и произносит такую “речь”:
“- Пацаны! Я не собираюсь толкать вам фуфло, скажу по правде: этот петух Керенский со своим Временным правительством оборзели до беспредела! Честных мужиков щемят, братву не уважают! Если эти бобры хотят беспредела, то мы беспредела не допустим! Разборка будет кровавой, барыги притыренные бабки просто так братве не отдадут! Но мы посадим всю кодлу Керенского на перо, а самого Керенского опустим по всей форме! Его место у параши! Долой барыг! Вся влась сходнякам!”
Круто, не правда ли? Дальше — больше. Во втором действии Ленин перебазируется на “непалёную хазу”, то есть в Смольный, и оттуда начинает руководить “разборкой”, то есть вооруженным восстанием. Зиновьев и Каменев, не согласные с решением Ленина поднять это самое восстание, рассказали о нем газетчикам…
“Дзержинский: — Зиновьев с Каменевым ссучились, пахан! Очко заиграло, всех мусорам заложили! Теперь о начале разборки сучаре Керенскому все известно!
Ленин: — Да знаю я, знаю! Ты на них не гони, они пацаны правильные. Решения толковища не было, вот они в несознанке и оказались! Однако то, что у них, как ты говоришь, очко заиграло, нам и в руку! Керенский засел в своей хазе, в Зимнем. Там у него одни марухи в торпедах (охранниках — В.К.), женский батальон…
Дзержинский: — Марухи? Чистяк? Без сифона? Так может, на круг их пустим?
Ленин: — Пустим, пустим! Как разборку чинарем закончим, так всех и пустим.
Дзержинский: — И Керенского, падлу! Сам придавлю у параши!
Ленин: — Не кипишуй раньше времени, Железяка! Сначала надо бомбануть телеграф, почту…
Дзержинский: — И сберкассу!
Ленин: — Кумекаешь! И банк бомбануть! Вот что, ты Железняка знаешь? У него погоняло “Матрос”…
Дзержинский: — Матроса знаю! Мы с ним на киче вместе полгода парились. Потом его в другую крытку этапировали.
Ленин: — Найди Матроса, он бригадиром в кодлане у Троцкого, пусть берет всю свою бригаду и идут бомбить почту и телеграф! И про банк не забудь! А хазу Керенского будем брать не 27-го, а 25-го, когда этот петушара шухера ожидать не будет!”.
Характерным в “пьесе” является эпизод “Ходоки у Ленина”:
“Ленин: — Ну, вы, чуваки, чисто конкретно воздух в хате испортили! Зачушкарились по самые оглобли! Че, шестерок не можете запрячь — портянки вам постирать? К пахану ведь идете, а не к “куму” на терки!
1-й ходок: — Да ты, пахан, не гони волну! Мы из самого Новгорода пешедрала дуем, в дороге поизносились, хотели одного барыгу на гоп-стоп взять, портянками разжиться, а он опером оказался! Еле хвост обрубили, с трудом сдрапали, вся мусарня у нас на хвосте сидела!
2-й ходок: — Да, пахан, Федька Сиплый правду говорит! Слыхали мы, что ты хочешь всю власть сходнякам отдать, к тебе решили податься. И маляву от нашего пахана местного тебе притарабанили, чтоб ты, значит, веру в нас имел. Барыг хотим на перо ставить! Ты нам дай только волынами разжиться, мы живо этим свинорылым начнем кровь пускать!
Ленин: — О, так вы, как я погляжу, пацаны правильные! Давайте свою маляву!”
Завершается “пьеса” тем, что штурм Зимнего благополучно заканчивается и Ленин перед Свердловым, Дзержинским и Троцким говорит финальную речь, которую мы здесь приводить не будем ввиду ее откровенной похабщины. Да и процитировали мы только самые, скажем так, литературные фрагменты. Из всей этой откровенной антисоветчины можно сделать уверенный вывод, что автор этого “бестселлера”, несомненно, человек весьма талантливый и, видимо, в зоновской иерархии далеко не последний. К сожалению, ни имени его, ни фамилии архивы не сохранили. Однако в 1980 году, сочиняя подобную вещь, он вполне мог получить “политическую” статью и прибавить себе лет 5-7 к уже имеющемуся сроку. Да и публично приравнять Ленина вкупе с Дзержинским и Свердловым к воровским авторитетам в условиях тотального политического террора мог только очень мужественный человек, которого советская власть “достала” до печенок. Ведь, как известно, практически все антисоветские анекдоты — про Чапаева там, или про Брежнева — рождались в СССР за колючей проволокой зон или за толстыми стенами тюрем. Это нам сейчас, читая вышеприведенные фрагменты, смешно до коликов. А автору было явно не до смеха. Зоновское начальство, прочитав “пьесу”, скорее всего, пришло в ужас. Разумеется, ставить на сцене такое никто не собирался. А вот автор, судя по всему, здорово пострадал…
Вадим КИПЛИНГ
