Рассказывает Тамара Ярыченко. Киев (пенсионерка)
Свое повествование она начала со слов: « Я в полной мере ощутила «работу» нашей правоохранительной и судебной системы. Поэтому цель моего повествования не наказание виновных, а проба обратить внимание на то, как в погоне за очередной «галочкой» ломаются человеческие судьбы. И поверти, моя история не исключение для этого государства, а скорее — правило».
« 01 декабря 1998 года Киевский областной суд приговорил моего сына к высшей мере наказания – расстрелу. Потом в Украине ввели мораторий на смертную казнь, и сыну расстрел заменили на пожизненное заключение (На то время максимальный срок который могли вынести в связи с введением моратория – 15 лет – авт.).
Адвокаты успокаивали меня тем, что «дело шито белыми нитками» и моего сына выпустят прямо из зала суда, но в последний момент адвокаты запросили у меня очередную сумму для судьи, которую я уже физически найти не смогла. Моему сыну дали высшею меру наказания – расстрел. Сын вину не признал, и я, как мать решила сама проверить степень его вины.
В ходе изучения мною материалов дела, я выяснила, когда сына задержали, то избили так, что в ИВС его в том состоянии отказались принимать. Поэтому милиционеры были вынуждены везти его в травмпункт, где врач осмотрев сына выдал справку в которой описал многочисленные ушибы, кровоподтеки на обеих ягодицах, ссадины в области рёбер и т.д., и т.п. Эта справка потом из материалов исчезла, но я её восстановила.
Материалы о том, что в период когда совершались убийства, мой сын физически не мог в них участвовать к рассмотрению не брались. А дело было так, в середине мая 1996 года его сильно избили, причём самым маленьким повреждением были сломанные кости носа. В то время его жена должна была родить, нужны были деньги, и сын допоздна подрабатывал в гараже ремонтом автомобилей. Когда мы с мужем через пару дней после этих событий увидели сына, то обомлели, узнать его тогда можно было только по голосу. Отец уговорил его поехать в РОВД и написать заявление. В милиции сыну дали направление на судмедэкспертизу. Врач осмотрел сына, и сообщил, что окончательное заключение он сможет дать только после проведения рентгена. Т.к. сыну в том состоянии передвигаться было болезненно, мы с мужем вызвали скорую помощь, врач которой принял решение немедленно везти сына в БСМП по ул. Братиславской. Там сын и проходил лечение. 14 июня 1998 года на свет появился мой внук, раны у сына затягивались мы забыли об этом происшествии. Но вспомнить о нём пришлось через год, 21 мая 1997 года сына задержали по обвинению в убийстве. В обвинительном заключении было сказано, что сын и его двое товарищей в период с 21 по 31 мая 1996 года убили двух человек. За неделю до этого, 13 мая 1997 года сотрудники Ленинградского РОВД около 13.00 при выходе из магазина задержали одного из товарищей сына. Задержали за административное правонарушение, как говорится в протоколе, он выражался нецензурной бранью. Продержали сутки в РОВД, а на следующий день суд вынес решение за мат – 10 суток. Но после суда его повезли не на Ремонтную, как обычно делают с админзадержанными, а прямиком в ИВС на Косогорную. Согласно информации ИВС к товарищу сына с 15 мая 1997 года начали приходить сотрудники УБОПа «разговаривать» (очень удобный способ беседы, админзадержанным адвокаты не пологаются) во истину без протокола. Результат бесед не заставил себя ждать, через неделю парень написал явку с повинной. Мол он, мой сын и ещё один их друг год назад совершили два убийства. Явка с повинной была зарегистрирована в прокуратуре. Лицо принявшее данную явку не известно, протокол не вёлся, число на явке отсутствует. Каким образом явка с повинной перекочевала из ИВС в прокуратуру тоже не известно. В самой явке в каждом слове по одной — две ошибки, но сам текст изложен, словно его писал человек закончивший юридический ВУЗ. Когда я обратилась в Институт судебных экспертиз на Большой житомирской с просьбой провести экспертизу явки с повинной. Институт выдал мне заключение, что данный документ написан под диктовку иного лица, а писавший находился под психологическим воздействием. Ни следователь, ни суд экспертизу делать не посчитали нужным. Доказательства того, что мой сын в тот период физически, из-за травм, не мог участвовать в подобном из материалов исчезли. Но зато следователь с точностью установил, что вначале один из обвиняемых ударил потерпевшего в нос, а потом мой сын нанёс ему, найденной в лесу палкой длиной 50 см и толщиной 2 см , удар по голове и убил. То, что судмедэкспертиза установила на трупе 6 повреждений (повреждения носа отсутствовали), а смерть наступила в результате удара по голове твёрдым острым предметом в расчёт тоже не бралось (топор или палка, не всё ли равно). Но самое интересное, что третий обвиняемый в этот момент (как следует из материалов дела) копал яму для трупов раскладным садовым совком. И выкопал её за 10-15 минут (материалы дела) 50 см шириной и 1,5 м глубиной. Для сравнения норма для работников кладбища составляет 4,86 часа, и это для самого лёгкого песчаного грунта.
Когда товарищ сына написал жалобу, как с ним УБОПовцы «беседовали» в ИВС, он также указал, каким образом он «узнал» место захоронения. Место «было помечено» углями костра, ничем другим от подобных мест в лесу оно не отличалось. Нестыковок в этом деле пруд пруди, но никто не хотел с этим разбираться.
Собрав все подобные несуразицы, я посоветовала сыну написать заявление в Верховный Суд Украины по исключительному производству. Ответ из ВСУ был лаконичен «оснований для пересмотра нет». Добрые люди посоветовали пойти другим путём, т.к. на лицо нарушение законодательства следователем, мне посоветовали написать заявление о преступлении. Что я и сделала 22 ноября 2002 года. Генпрокуратура направила моё заявление в прокуратуру города, где мне задали только один вопрос. Не могу лия помочь найти следователя, который занимался делом моего сына т.к. он уволился из органов и они не могут установить его место проживания. Всего-то. Я не смогла выполнить их просьбу, видимо поэтому рассмотрение моего заявления на этом прекратилось. 20 февраля 2003 года я написала заявление о преступлении повторно, приложив к нему 63 листа копий документов. На этот раз прокуратура прислала мне отписку, суть которой одно предложение «підстав для перегляду вироку суду не вбачається». В своём заявлении я не разу не упомянула, что хочу оспорить приговор, я писала о преступлениях следователя. Но о существовании ст. 97 УПК Украины, прокуроры по видимому не знают. Потому я вынуждена была подать жалобу на бездеятельность городской прокуратуры в Печерский суд. Через полгода 19 декабря 2003 года суд принял решение обязать городскую прокуратуру выполнить требования ст. 97 УПК. Прокуратура не согласилась и направила в апелляционный суд «Подання». Апелляционный суд вернул документы в прокуратуру с пометкой, что прокуратура является в деле ответчиком и поэтом направляет в суд не представление, а апелляционную жалобу. И вот пом. прокурора Коваленко направляет в апелляционный суд жалобу, что прокуратура в данном случае не согласна с требованиями ст. 97 УПК. Апелляционный суд оставил решение суда первой инстанции в силе.
Параллельно я отстаивала свои и сына права в борьбе с ведомством Лёвочкина. Департамент исполнения наказаний, не смотря на заявления моё и моего сына, отказался признавать меня защитником. Мне пришлось судиться за восстановление данного звания. В апреле 2003 года Шевченковский районный суд удовлетворил мою просьбу и восстановил мои права быть защитником моего сына, приняв соответствующее постановление. Но Департамент очень не хотел, чтобы мамы защищали своих сыновей. Они обратились в Верховный Суд Украины, который лишил меня права быть защитником сына на стадии исполнения приговора. Узнав про такое решение, и прокуратура решила обратиться в ВСУ с кассационной жалобой. Т.к. прокуратура решение суда не исполняла, права быть защитником своего сына меня лишили, я обратилась к господину Стретовичу. Показала ему все собранные мною материалы. Стретович обращается в ВСУ с просьбой рассмотреть материалы дела в виду вновь открывшихся обстоятельств, а в Городскую прокуратуру запрос почему не выполняется решение суда. Только после этого прокуратура выносит постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по моему заявлению. Но… опять пишет в заявлении про приговор и не слова про сокрытие материалов следователем. Я обратилась в Генпрокуратуру, но получила идентичный ответ от Присяжнюка, с одним лишь дополнительным предложением «Переписку с Вами считаем законченной». Вот так, будто я с родственниками переписывалась.
В общем, меня все эти отписки достали, и я пришла со своею палаткой сюда под Секретариат Президента. Прошу только одного – ВЫПОЛНИТЕ ПОЖАЛУЙСТА МОЮ ПРОСЬБУ И ПОРУЧЕНИЕ ПРЕЗИДЕНТА, РАССМОТРИТЕ ПОЛНОСТЬЮ ВСЕ СОБРАННЫЕ МНОЮ МАТЕРИАЛЫ И МАТЕРИАЛЫ ДЕЛА.
Больших денег у меня нет, поэтому мой последний плацдарм здесь, на Шелковичной, 12.
А. Драгов специально для “ОРД”.
